– Когда вы уехали из Германии, доктор Гассельбахер? – спросила Беатриса.

– В тысяча девятьсот тридцать четвертом. Нет, я не повинен, в том, в чем вы меня подозреваете, моя юная дама.

– А я не это имела в виду.

– Тогда простите. Мистер Уормолд вам скажет: было время, когда я не знал, что такое подозрительность. Хотите послушать музыку?

Он поставил пластинку из «Тристана и Изольды». Уормолд подумал о жене, она теперь казалась ему еще менее реальной, чем испанский летчик. И не вызывала мыслей ни о любви, ни о смерти – только о «Вуменс хоум джорнэл» [буржуазный журнал для женщин], обручальном кольце с бриллиантом и обезболивании родов. Он посмотрел в другой угол комнаты на Беатрису Северн, – а вот эта принадлежала к тому же миру, что и роковое любовное зелье, безотрадный путь из Ирландии, разлука в лесу. Вдруг доктор Гассельбахер поднялся и выдернул вилку из штепселя.

– Простите, – сказал он. – Я жду звонка. А музыка звучит слишком громко.

– Вызов к больному?

– Не совсем.

Он снова разлил виски.

– Вы возобновили ваши опыты, Гассельбахер?

– Нет. – Он безнадежно оглядел комнату. – Извините. У меня больше нет содовой воды.

– Я не разбавляю, – сказала Беатриса. Она подошла к книжным полкам. – Вы читаете что-нибудь, кроме медицинских книг, доктор Гассельбахер?

– Очень мало: Гейне, Гете. Все только немцев. А вы читаете по-немецки, миссис Северн?

– Нет. Но у вас есть и английские книги.

– Я получил их от одного пациента вместо гонорара. Но, кажется, даже не открывал. Вот ваш бокал, миссис Северн.

Она отошла от полок и взяла бокал.

– Это ваша родина, доктор Гассельбахер? – она разглядывала цветную литографию конца прошлого века, висевшую рядом с портретом молодого капитана Гассельбахера.

– Там я родился. Да. Это крошечный городок – старые крепостные стены, развалины замка...

– Я была в этом городе, – сказала Беатриса, – перед самой войной. С отцом. Ведь это рядом с Лейпцигом?

– Да, миссис Северн, – сказал Гассельбахер, уныло наблюдая за ней. – Это рядом с Лейпцигом.

– Надеюсь, русские его не тронули?

В передней раздался телефонный звонок. Доктор Гассельбахер неохотно поднялся.

– Извините, миссис Северн, – сказал он.

Выйдя в переднюю, он закрыл за собой дверь.

– В гостях хорошо, а дома лучше, – сказала Беатриса.

– Вы, может, хотите сообщить в Лондон? Но я его знаю пятнадцать лет, а здесь он живет уже больше двадцати. Это старый добряк, мой лучший друг...

Открылась дверь, и вернулся доктор Гассельбахер.

– Простите, – сказал он. – Я что-то неважно себя чувствую. Может быть, вы зайдете послушать музыку в другой раз.

Он тяжело опустился на стул, взял бокал и снова поставил его на место. На лбу его блестели капельки пота, но ведь и ночь была сегодня сырая.

– Неприятные новости? – спросил Уормолд.

– Да.

– Я чем-нибудь могу помочь?

– Вы!.. – сказал доктор Гассельбахер. – Нет. Вы мне помочь не можете. Ни вы, ни миссис Северн.

– Это больной?

Доктор Гассельбахер покачал головой. Он вынул носовой платок и вытер лоб.

– Кто же из нас теперь не больной? – сказал он.

– Мы, пожалуй, пойдем.

– Да, ступайте. Я был прав. Людей надо лечить, чтобы они жили подольше.

– Не понимаю.

– Неужели никогда люди не жили мирно? – спросил доктор Гассельбахер. – Простите меня. Говорят, что доктора привыкают к смерти. Но я, видно, плохой доктор.

– Кто-то умер?

– Несчастный случай. Обыкновенный несчастный случай. Всего-навсего несчастный случай. По дороге на аэродром разбилась машина. Один молодой человек... – И он вдруг закричал в бешенстве: – Ведь всегда происходят несчастные случаи. Повсюду. Вот и это, наверно, тоже несчастный случай. Он слишком любил выпить.

– А его случайно не звали Рауль? – спросила Беатриса.

– Да, – ответил доктор Гассельбахер. – Его звали Рауль.

Часть четвертая

1

Уормолд отпер дверь. Уличный фонарь напротив неясно освещал пылесосы, стоявшие вокруг, как могильные памятники. Он двинулся к лестнице. Беатриса прошептала:

– Стойте, стойте... Мне кажется, я слышу...

Это были первые слова, произнесенные после того, как они закрыли за собой дверь квартиры доктора Гассельбахера.

– В чем дело?

Она протянула руку и схватила с прилавка какой-то металлический предмет; держа его, как дубинку, она сказала:

– Я боюсь.

«

Наверно, куда меньше, чем я», – подумал он. Оказывается, можно написать о человеке, а он вдруг возьмет и оживет. И как он будет жить? Интересно, узнал Шекспир о смерти Дункана где-нибудь в таверне или сначала кончил «Макбета», а потом услышал стук в дверь своей спальни?.. Уормолд стоял посреди магазина и тихонько напевал, чтобы себя подбодрить:

– Тише, – сказала Беатриса. – Наверху кто-то ходит.

Ему казалось, что он боится только своих вымышленных героев, а не живого человека, у которого скрипят под ногами половицы. Он взбежал наверх, но дорогу ему преградила какая-то тень. Ему хотелось закричать и покончить со всеми своими выдуманными агентами разом – и с Тересой, и с механиком, и с профессором, и с инженером.

– Почему ты так поздно? – послышался голос Милли. Это была всего-навсего Милли; она стояла в коридоре, между своей комнатой и уборной.

– Мы гуляли.

– Ты опять ее привел? – спросила Милли. – Зачем?

Беатриса, крадучись, поднялась по лестнице, держа импровизированную дубинку наготове.

– Руди спит?

– По-моему, нет.

Беатриса сказала:

– Если есть какие-нибудь новости, он вас ждет.

Ну, раз выдуманные люди были настолько живыми, что могли умереть, их уж во всяком случае хватит на то, чтобы послать радиограмму! Он открыл дверь в кабинет. Руди зашевелился.

– Есть новости, Руди?

– Нет.

Милли сказала:

– Вы прозевали самое интересное.

– Интересное?

– Полиция носилась, как оглашенная. Вы бы послушали, как ревела сирена. Я думала, что это революция, и позвонила капитану Сегуре.

– Ну и что он сказал?

– Кто-то хотел кого-то убить, когда тот выходил из министерства внутренних дел. Наверно, думал, что это министр, но это был совсем не министр. Выстрелил из окна машины и был таков.

– А кто это был?

– Его еще не поймали.

– Да нет, кто был тот... в кого стреляли?

– Какой-то тип. Но он похож на министра. Где ты ужинал?

– В «Виктории».

– Фаршированного омара ел?

– Да.

– Я ужасно рада, что ты не похож на президента. Капитан Сегура говорит, что бедный господин Сифуэнтес так перепугался, что намочил в штаны, а потом напился в Загородном клубе.

– Сифуэнтес?

– Да ты его знаешь – инженер.

– В него стреляли?

– Ну да, по ошибке.

– Давайте сядем, – сказала Беатриса. Она говорила за них обоих.

Он предложил:

– В столовой?..

– Я не хочу сидеть на жестком стуле. Мне надо что-нибудь мягкое. Может, мне захочется поплакать.

– Ну что ж, если вас не смущает, что это спальня... – предложил он неуверенно, поглядывая на Милли.

– Вы знакомы с господином Сифуэнтесом? – сочувственно спросила Милли у Беатрисы.

– Нет. Я только знаю, что у него брошка.

– Брошка? Какая брошка?

– Ваш отец говорил, что здесь так называют бельмо на глазу.

– Это он вам сказал? Бедный папа. Он всегда все путает.

– Послушай, Милли, а не лечь ли тебе спать? Нам с Беатрисой надо еще поработать.

– Поработать?

– Ну да, поработать.

– Но сейчас уже поздно работать.

– Он платит мне сверхурочные, – сказала Беатриса.

– А что вы делаете? Учите все насчет пылесосов? – спросила Милли. – То, что вы держите в руке, называется пульверизатором.