Обед, которым он угощал постоянного заместителя министра, был простой, но крайне изысканный: жаркое, чуть-чуть сдобренное чесночком. На буфете стоял уэнслидейлский сыр, а вокруг, в Олбэни, царила такая тишина, словно дом занесло снегом. От кухонных занятий и сам шеф попахивал подливкой.

– Отличное жаркое. Просто отличное.

– Старинный норфолкский рецепт – «Ипсвичское жаркое бабушки Браун».

– А мясо какое... Просто тает во рту...

– Я научил Брюера покупать продукты, но повар из него никогда не выйдет. За ним нужен глаз да глаз.

Они некоторое время ели в благоговейной тишине, которую только раз прервал стук женских каблучков на Роуп-уок.

– Хорошее вино, – произнес в конце концов постоянный заместитель министра.

– Пятьдесят пятого года, по-моему, в самый раз. А не слишком молодое?

– Не сказал бы.

За сыром шеф заговорил снова:

– Как насчет ноты русских, что думает министерство иностранных дел?

– Нас немножко озадачило упоминание о военно-морских базах в районе Карибского моря. – Оба с хрустом жевали бисквиты. – Вряд ли речь идет о Багамских островах. Острова эти стоят не больше того, что янки нам за них заплатили, – несколько старых эсминцев. Мы-то всегда предполагали, что это строительство на Кубе дело рук коммунистов. Вы не думаете, что его все-таки затеяли американцы?

– Разве нам не сообщили бы об атом?

– Увы, поручиться не могу. После того самого дела Фукса. Они нас упрекают, что и мы кое о чем умалчиваем. А что говорит ваш человек в Гаване?

– Я потребую у него подробной оценки создавшегося положения. Как сыр?

– Грандиозный сыр.

– Налейте себе портвейна.

– 

«

Кокбэрн» тридцать пятого года, верно?

– Двадцать седьмого.

– Вы верите, что они рано или поздно собираются воевать? – спросил шеф.

– И я, и вы можем только гадать об этом.

– Те, другие, что-то стали активны на Кубе, – по-видимому, не без помощи полиции. Нашему человеку в Гаване пришлось довольно туго. Как вы знаете, его лучший агент был убит; чистая случайность – он как раз ехал снимать секретные сооружения с воздуха... Большая потеря для нас. Но за эти фотографии я бы отдал куда больше, чем жизнь одного человека. Мы и заплатили за них тысячу пятьсот долларов. В другого нашего агента стреляли на улице, и теперь он страшно перепуган. Третий ушел в подполье. Есть там женщина, ее тоже допрашивали, хотя она любовница директора почт и телеграфа. Нашего резидента пока не трогают, может быть, для того, чтобы за ним следить. Ну, он-то ловкая бестия.

– А вам не кажется, что он допустил неосторожность, растеряв всю свою агентуру?

– Вначале без потерь не обойдешься. Они раскрыли его шифр. Я всегда относился с опаской к этим книжным шифрам. Там есть немец, по-видимому, самый крупный их агент и специалист по криптографии. Готорн предупреждал на его счет нашего человека, но вы ведь знаете, что за народ эти старые коммерсанты: они упрямы и, если уж кому-нибудь доверяют, их не разубедишь. Пожалуй, стоило потерять несколько человек, чтобы открыть ему глаза. Хотите сигару?

– Спасибо. А он сможет начать заново после этого провала?

– Он придумал трюк похитрее. Нащупал самое сердце в обороне противника. Завербовал двойника в управлении полиции.

– А вам не кажется, что эти двойники – вещь рискованная? Никогда не знаешь, кому достаются вершки, а кому – корешки.

– Я верю, что наш резидент сумеет фукнуть его, как надо, – сказал шеф. – Я говорю «фукнуть» потому, что оба они большие мастера играть в шашки. Игру там называют «дамками». Кстати, это отличный предлог, чтобы встречаться.

– Вы и представить себе не можете, как нас тревожат их сооружения. Ах, если бы вам удалось заполучить фотографии до того, как ваш агент был убит. Премьер-министр требует, чтобы мы связались с янки и попросили их о помощи.

– Ни в коем случае! Как же можно полагаться на этих янки?

Часть пятая

1

– Я у вас ее беру, – сказал капитан Сегура. Они встретились в Гаванском клубе. В Гаванском клубе, который вовсе не был клубом и принадлежал конкуренту «Баккарди» [фирма, изготовляющая ром]; все коктейли с ромом подавались бесплатно, и это давало Уормолду возможность увеличить свои сбережения, ибо он, конечно, продолжал показывать в отчетах расходы на выпивку. (Что напитки подаются бесплатно, объяснить Лондону было бы невозможно или, во всяком случае, трудно.) Бар помещался в первом этаже дома семнадцатого века, и окна его глядели на собор, где когда-то лежало тело Христофора Колумба. Перед собором стояла серая каменная статуя Колумба, и вид у нее был такой, будто она столетия откладывалась под водой, как коралловый риф.

– А знаете, – сказал капитан Сегура, – было время, когда мне казалось, что вы меня недолюбливаете.

– С человеком играешь в шашки не только потому, что он тебе нравится.

– Да, не только, – сказал капитан Сегура. – Смотрите! Я прохожу в дамки.

– А я беру у вас три шашки.

– Вы, наверное, думаете, что я зевнул, но сейчас убедитесь, что ваш ход мне выгоден. Вот, смотрите, я бью вашу единственную дамку. Зачем вы ездили в Сантьяго, Санта-Клару и Сьенфуэгос две недели назад?

– Я всегда туда езжу в это время года по своим торговым делам.

– Да, вид это имело такой, будто вы и в самом деле ездили по торговым делам. В Сьенфуэгосе вы остановились в новой гостинице, пообедали один в ресторане у моря. Сходили в кино и вернулись домой. На следующее утро...

– Неужели вы действительно думаете, что я – секретный агент?

– Начинаю в этом сомневаться. Наши друзья, видно, ошиблись.

– А кто они, эти «друзья»?

– Ну, скажем, друзья доктора Гассельбахера.

– Кто же они такие?

– Я по должности обязан знать, что творится в Гаване, – сказал капитан Сегура, – но отнюдь не обязан давать сведения и принимать чью-то сторону.

Его дамка разгуливала по всей доске.

– А разве на Кубе есть чем интересоваться иностранной разведке?

– Конечно, мы страна маленькая, но лежим очень близко от американского континента. И можем угрожать вашей базе на Ямайке. Если какую-нибудь страну окружают со всех сторон, как Россию, она старается пробить брешь.

– Но какую роль могу играть я... или доктор Гассельбахер... в мировой стратегии? Человек, который продает пылесосы. Или доктор, ушедший на покой.

– В каждой игре бывают не только дамки, но и простые шашки, – сказал капитан Сегура. – Вот, например, эта. Я ее бью, а вы отдаете без всякого огорчения. Ну, а доктор Гассельбахер все-таки хорошо решает кроссворды.

– При чем тут кроссворды?

– Из такого человека получается превосходный криптограф. Мне однажды показали вашу телеграмму с расшифровкой; вернее, дали возможность ее найти. Может быть, надеялись, что я вышлю вас с Кубы. – Он засмеялся. – Отца Милли! Как бы не так!

– Что это была за телеграмма?

– Вы там утверждали, будто вам удалось завербовать инженера Сифуэнтеса. Какая чушь! Я его хорошо знаю. Может, они для того и стреляли, чтобы телеграмма звучала правдоподобнее. А может, и состряпали телеграмму для того, чтобы от вас избавиться. А может, они просто люди куда более доверчивые, чем я.

– Какая странная история! – Уормолд передвинул шашку. – А почему вы так уверены, что Сифуэнтес не мой агент?

– Я вижу, как вы играете в шашки, мистер Уормолд, а кроме того, я допросил Сифуэнтеса.

– Вы его пытали?

Капитан Сегура расхохотался.

– Нет. Он не принадлежит к тому классу, который пытают.

– Я не знал, что и в пытках есть классовые различия.

– Дорогой мой мистер Уормолд, вы же знаете, что есть люди, которые сами понимают, что их могут пытать, и люди, которые были бы глубоко возмущены, если б такая мысль кому-нибудь пришла в голову. Пытают всегда по молчаливому соглашению сторон.

– Но пытки пыткам рознь. Когда они разгромили лабораторию доктора Гассельбахера, это ведь тоже было пыткой...